Иногда на меня будто бы что-то находит.
Такое случается, когда я начинаю вести себя по-старому, по-детски безответственно и упрямо. Ночью читаю что-нибудь, те же снарри, вырубаюсь под утро со сжатым в руках мобильником и обещанием не засыпать, чтобы пойти на пары. Просыпаюсь от вибрации телефона, смотрю на часы: конечно же, двенадцать.
Как-то так получается, что приезд бабушки всегда вносит в мою жизнь определенность. Сначала тяжело и тоскливо, и я выхожу по утрам на улицу, кутаясь в бордовый шарф, бреду к метро и думаю: "Мне нужно новое пальто. В этом пуховике я выгляжу на пятнадцать". Будем честными: а в чем я не выгляжу на пятнадцать?
И тут остановимся. В этом проблема дайри, точнее, моя проблема с дайри. Когда-то я вела дневник на беоне — и веду, если можно так выразиться, до сих пор — с 2006-ого года. Боже, когда успели пройти почти десять лет? Одна мысль об этом — и мне отчего-то хочется разреветься. Столько людей, столько мыслей, безумный калейдоскоп событий, и в центре него на моей памяти всегда я, моя неуверенность и мои страхи, ощущение загнанности, фальшивости, когда я убеждаю себя и окружающих в том, насколько мне хорошо. Я оптимистка. Но кое-чему даже я не могу придумать удовлетворительное объяснение.
Вспоминается почему-то, как мы с Аней сидели за барной стойкой (её лицо расплылось в невнятное пятно, я силюсь вспомнить, но черты не складываются в одно), и она попросила меня называть её... Как? Память подводит. Я рассмеялась, сказала: "Нет, буду звать тебя Аней". Мы ходили по проспекту Победы до самой ночи, пока не садилось солнце, а потом я шла через дворы домой и не ничего боялась — в полночь все еще было светло.
Мне одновременно хочется делиться своими мыслями и не хочется. На беоне, честно слово, всегда было легче. Откуда во мне это позёрство? Отчего я порой люблю пострадать хорошенько, побороться с собой, когда все хорошо? Нет ответа.
В любом случае... когда бабушка приезжает, я хожу на всё пары, ну ладно, почти на все, но это дисциплинирует. Через неделю, две, три во мне начинает биться деловая жилка, уже хочется что-то делать, куда-то идти, а не созерцать действительность. Я отвечаю на письма преподавателей, я отвечаю на письма сотрудников научной лаборатории, я отвечаю на письма. Я живу.
Но когда она уезжает, а она всегда уезжает домой, я понимаю, что такой режим мне навязан, сбиваюсь. Сегодня я проспала пары. Но отчего-то так хорошо. Я сделала себе бутерброд с сыром и колбасой, как раз закрывала за собой дверь в комнату, оглядела её — и увидела. То же сладкое чувство я испытала, когда вернулась из Южной Кореи и впервые за полгода села за свой стол. Мне кажется иногда, будто бы стол мой и стул, книжные полки, диван с неряшливо заправленным одеялом — насквозь пропитаны моими мыслями и чувствами. Будто бы сама комната меня понимает.
Но откуда такая тоска, а. В такие моменты я вспоминаю разное, и, хотя не умею больше себя ругать (я научилась этому неумению), все равно становится тошно. Тошно — но хорошо. Лучше, чем в дни, когда я просыпаюсь, выспавшись, но все равно с дивана слезать не хочу.
Красивый и хрупкий мир, красивые и хрупкие — мои к нему чувства.
Такое случается, когда я начинаю вести себя по-старому, по-детски безответственно и упрямо. Ночью читаю что-нибудь, те же снарри, вырубаюсь под утро со сжатым в руках мобильником и обещанием не засыпать, чтобы пойти на пары. Просыпаюсь от вибрации телефона, смотрю на часы: конечно же, двенадцать.
Как-то так получается, что приезд бабушки всегда вносит в мою жизнь определенность. Сначала тяжело и тоскливо, и я выхожу по утрам на улицу, кутаясь в бордовый шарф, бреду к метро и думаю: "Мне нужно новое пальто. В этом пуховике я выгляжу на пятнадцать". Будем честными: а в чем я не выгляжу на пятнадцать?
И тут остановимся. В этом проблема дайри, точнее, моя проблема с дайри. Когда-то я вела дневник на беоне — и веду, если можно так выразиться, до сих пор — с 2006-ого года. Боже, когда успели пройти почти десять лет? Одна мысль об этом — и мне отчего-то хочется разреветься. Столько людей, столько мыслей, безумный калейдоскоп событий, и в центре него на моей памяти всегда я, моя неуверенность и мои страхи, ощущение загнанности, фальшивости, когда я убеждаю себя и окружающих в том, насколько мне хорошо. Я оптимистка. Но кое-чему даже я не могу придумать удовлетворительное объяснение.
Вспоминается почему-то, как мы с Аней сидели за барной стойкой (её лицо расплылось в невнятное пятно, я силюсь вспомнить, но черты не складываются в одно), и она попросила меня называть её... Как? Память подводит. Я рассмеялась, сказала: "Нет, буду звать тебя Аней". Мы ходили по проспекту Победы до самой ночи, пока не садилось солнце, а потом я шла через дворы домой и не ничего боялась — в полночь все еще было светло.
Мне одновременно хочется делиться своими мыслями и не хочется. На беоне, честно слово, всегда было легче. Откуда во мне это позёрство? Отчего я порой люблю пострадать хорошенько, побороться с собой, когда все хорошо? Нет ответа.
В любом случае... когда бабушка приезжает, я хожу на всё пары, ну ладно, почти на все, но это дисциплинирует. Через неделю, две, три во мне начинает биться деловая жилка, уже хочется что-то делать, куда-то идти, а не созерцать действительность. Я отвечаю на письма преподавателей, я отвечаю на письма сотрудников научной лаборатории, я отвечаю на письма. Я живу.
Но когда она уезжает, а она всегда уезжает домой, я понимаю, что такой режим мне навязан, сбиваюсь. Сегодня я проспала пары. Но отчего-то так хорошо. Я сделала себе бутерброд с сыром и колбасой, как раз закрывала за собой дверь в комнату, оглядела её — и увидела. То же сладкое чувство я испытала, когда вернулась из Южной Кореи и впервые за полгода села за свой стол. Мне кажется иногда, будто бы стол мой и стул, книжные полки, диван с неряшливо заправленным одеялом — насквозь пропитаны моими мыслями и чувствами. Будто бы сама комната меня понимает.
Но откуда такая тоска, а. В такие моменты я вспоминаю разное, и, хотя не умею больше себя ругать (я научилась этому неумению), все равно становится тошно. Тошно — но хорошо. Лучше, чем в дни, когда я просыпаюсь, выспавшись, но все равно с дивана слезать не хочу.
Красивый и хрупкий мир, красивые и хрупкие — мои к нему чувства.