Когда сакура еще не совсем отцвела, я шла в общежитие и гонялась за лепестками, ведомыми ветром. Светило солнце, мне было хорошо. Я ловила их, сжимала в ладонях — розовое на розовом, и никто так не делал, кроме меня. Чужая речь вокруг не волновала: мир сжался до цветущей аллеи, моих влажных ладоней, сжимающих нежные лепестки. Нежность и хрупкость, врастание в землю корнями — без второго первое невозможно.
Мне так хотелось, чтобы мир играл по моим правилам, признал за мной старшинство и большинство. "Я" в моих глазах из хрупкого равновесия, случайности, взгляда между двумя стремительно бегущими вперед безднами (до рождения и после смерти) превращалось в "МЫ", и мы было всем: родителями, друзьями, героями книг, фильмов и аниме, фантазиями, догоняющими мой уходящий поезд. Я протягивала руку, но они отставали.
Я еще не знала тогда: я и пассажир, и машинист. Я — точка на планете Земля, потерянной в мириадах звезд неуютного космоса, и чем больше я думаю об этом, тем больше кружится голова. Кружатся и лепестки сакуры, и падают на мою влажную ладонь. Я смеюсь, улыбаюсь и легонько на них дую. Они срываются с пальцев, устремляются за поворот: догоняют еще чей-то поезд, еще чью-то мечту.
Моя же мечта — всюду, где дышит жизнь. Поезд стоит, слышны протяжные гудки паровоза. Пассажиры выглядывают в окна, а за окнами — сказки, страна Оз и Нарния, Средиземье и Нирн, миры расцветают, как магнолии в середине весны. Я за рулем, закидываю ноги на приборную доску и курю самые тяжелые сигары, где-то в начале двадцатого века, и поля передо мной зелены и воистину бесконечны.