Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Мне сегодня приснилась Смерть.
Это был высокий черноволосый человек, который умел превращаться в трухлявую старуху. Я ждала его аудиенции: мне нужно было воскресить погибшего друга. Его дом стоял на берегу океана, и я спросила его:
— Тебе нравится жить у моря? Ты сам его создал?
— Нет, здесь всегда было море.
В отличие от других посетителей, я совсем его не боялась. Мне почему-то казалось, что он мне родной, дальний родственник или старый друг, и он вел себя соответственно. Когда он смотрел в мою сторону, у него появлялось какое-то слегка улыбчивое, слегка печальное выражение лица, словно он узнал меня, и он кивал мне. Мы долго переглядывались, обменивались случайными репликами; я спросила, исчезнет ли кусок моей души, когда закончится воскрешение; он удивился и сказал:
— Да, раз ты так считаешь.
Потом он подозвал меня. Когда я подошла, он поцеловал меня в щеку, и у меня душа в пятки ушла. Вдруг стало холодно, я на секунду забыла, как дышать, внутренности сделали кульбит. Он засмеялся:
— Это называется "поцелуй смерти".
Я проснулась со светлым, хорошим чувством, сожалея только о том, что не узнала, что такое "объятья Смерти" — на прощание мне захотелось его обнять, слишком уж был печален.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

В одиночестве на улицах Сеула я чувствую себя аутсайдером и чужой. Я иду мимо высоких жилых домов, в ногу со мной бежит искусственный ручей, окруженный розовыми кустами, горят окна, разрезают пространство и время пагоды низеньких зданий — храм, гостиница, чей-то дом. "Совсем не похоже на Москву," — думаю я, задирая голову. Надо мной — автострада, и я вижу, как пластмассовые створки её стен дрожат и стучат от потока машин. Как мне хочется показать это миру! Я с интересом разглядываю бензинное пятно под ногами, а в мыслях одно: как я хочу, чтобы вы увидели эти улицы моими глазами.
Пожилая женщина в розовой кофте медленно бредет впереди меня, я обгоняю ее, потупив глаза. Меня не отпускает чувство враждебности, но оно — выдуманное, ибо Сеул ко мне дружелюбен. Средняя школа закрыта на реконструкцию, её двор огромный, как футбольное поле, а у меня нет фотоаппарата, чтобы его заснять. И еще магазины, кофейни, плакаты, реклама, чужие лица и чужой язык, и все затмевающее восхищение: "я здесь, я правда здесь". Я все еще на земном шаре, на одном земном шаре, и улицы выложены плиткой, но все такое другое.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Когда сакура еще не совсем отцвела, я шла в общежитие и гонялась за лепестками, ведомыми ветром. Светило солнце, мне было хорошо. Я ловила их, сжимала в ладонях — розовое на розовом, и никто так не делал, кроме меня. Чужая речь вокруг не волновала: мир сжался до цветущей аллеи, моих влажных ладоней, сжимающих нежные лепестки. Нежность и хрупкость, врастание в землю корнями — без второго первое невозможно.
Мне так хотелось, чтобы мир играл по моим правилам, признал за мной старшинство и большинство. "Я" в моих глазах из хрупкого равновесия, случайности, взгляда между двумя стремительно бегущими вперед безднами (до рождения и после смерти) превращалось в "МЫ", и мы было всем: родителями, друзьями, героями книг, фильмов и аниме, фантазиями, догоняющими мой уходящий поезд. Я протягивала руку, но они отставали.
Я еще не знала тогда: я и пассажир, и машинист. Я — точка на планете Земля, потерянной в мириадах звезд неуютного космоса, и чем больше я думаю об этом, тем больше кружится голова. Кружатся и лепестки сакуры, и падают на мою влажную ладонь. Я смеюсь, улыбаюсь и легонько на них дую. Они срываются с пальцев, устремляются за поворот: догоняют еще чей-то поезд, еще чью-то мечту.
Моя же мечта — всюду, где дышит жизнь. Поезд стоит, слышны протяжные гудки паровоза. Пассажиры выглядывают в окна, а за окнами — сказки, страна Оз и Нарния, Средиземье и Нирн, миры расцветают, как магнолии в середине весны. Я за рулем, закидываю ноги на приборную доску и курю самые тяжелые сигары, где-то в начале двадцатого века, и поля передо мной зелены и воистину бесконечны.

Итак, я в Бусане. Дома горят разными цветами, как будто это долбанный Лас-Вегас, наша комната - огромный спортзал с процедурными валиками (они говорят, это подушки), на пляже мальчишки запускают в людей петарды и фейерверки, вайфай здесь только в баре.
Но море. Боже мой, какое здесь море! Море, ветер и трепет, рождающийся в груди.